– go to…

– I’m got!

Две книжки – чёрная и красная. Изучаю интеллектуальную прозу Серёги Косова. Нет, формально он не «гот», но влечёт его то же: чёрное и красное, суккубы и зомби, и в ангелов не верит, хотя и бережёт внутри нежнейший рай, но это рай другого существа – не его. Но чувствуется, парень жизнь положит ради этого потустороннего НАЧАЛА.

Помню, видел чёрную его книжицу в магазине на Любинском, правда, давно. Она и датирована 2010 годом. Старовата? Ну, так… Два года прошло. Но мне важнее то, что она – сборник. Сборник рассказов, нет, лучше сказать – новелл, – «заморское» обозначение больше соответствует содержимому книги… Красная книжка? Вольный лист №9 – контрольный в голову («Баллада о пьяном поэте»)...

Новелл тринадцать. Под чёрной обложкой. На обложке страаааааашный зверочеловек, поедающий мяасо (Ф.Гойя неудачно изобразил Сатурна, пожирающего собственных детей… и сам облезлый, и рожа-то перепуганная, уморительная!). Под ним подпись: ХОЗЯИН. Так, себе думаю, щас начнётся «жесть» - от слова «шесть» (по-шведски sex). Чуть ошибся. В той стране, готской, секса нет – только изнасилование мозгов… и аромат младенчески-невинной нежности.

Авторские сборники, в оформлении которых отчётливо прослеживается символизм, легко разгадывать. Сам процесс составления такого сборника – творческий акт, и к нему равно приложимы закономерности психологического плана, как и к частицам, из каких он составлен – отдельным произведениям. Нет какого-то конкретного метода, но кто знаком с проективными тестами – меня поймут. Даже пользователи гадательных систем понимают, что неспроста выпадает гексаграмма, вытягивается руна, или ложится карта.

Творческий акт экзистенциалиста – это диалог, в котором отвечающая личность пребывает По-Ту-Сторону. Вот только с этими «личностями» бывает неразбериха – всякий эзотерик подтвердит мои слова. Так что обычному человеку связываться с подобным творчеством чревато «сдвигом по фазе», а те бедолаги, что не умеют не творить, частенько встречаются в очередях в психиатрической лечебнице. Обобщённый лирический герой Сергея Косова в сборнике новелл «Хозяин» именно такой тип – «съехавший с катушек» необычный романтичный хороший мальчик.

Нам, сорокалетним, ситуация романтического одиночества тоже знакома. Но мы-то мечтали о другом: нелюдимый, погружённый в себя, проживающий в мире людей и вещей одинокий художник, музыкант, увлечённый полезным делом учёный, мореплаватель или астронавт внутри звездолёта, удаляющегося к Альфе Центавра. Вокруг – враждебная среда, с жёсткой радиацией, замогильно холодный вакуум. Внутри корабля – уют замкнутого пространства, гидропоника, комната психологической разгрузки со старыми, давно пересмотренными и бережно хранимыми файлами любимого кино. Единственный собеседник – суперкомпьютер звездолёта, который достанет тебя повсюду: и в лазарете залечит и в туалете замочит. «Жести» не пугались, но старались избегать чисто по эстетическим мотивам. Ужастики как жанр пришли к нам из-за «железного занавеса» и воспринимались как наивный примитив, который вытягивают лишь кинематографические спецэффекты.

Та же ситуация романтического одиночества в голове у каждого центрального персонажа Косовских новелл, какую ни возьми. Я оттого и уточнил, назвав «заморскими» – это рассказы про духовных заморышей, или как сейчас модно, про лохов: герой перманентно куда-то убегает, не сидится ему в нашем мире на заднице! Он то провидит своё будущее – и ему скучно, то он грезит об ушедшем счастье – и ему горько. Он творит заведомую гадость – и возмущённая совесть превращается в Ужас. Он стремится побороть свои нормальные первичные инстинкты – влечение и ревность – и рационализирует своё «второе я», дескать, то Зверь меня толкает в спину, а я – жертва, я хороший, мама. Конечно, окружающие его, такого упёртого нытика не принимают, они же нормальные, взрослые, с работающими яйцами, – а ему обидно, и «герой нашего времени», оскорблённый до самого «зародыша», принимается колотить всех подряд чем попало и пошло материться, словно агония избавит его от самоуничтожения.

Автор, по словам моих знакомых, оценивает собственное творчество как «крамола и жесть». Ну, а как же? Ведь налицо все атрибуты жестокости: ужас, трупы, кровь, безумие… Да, «их есть у него». Местами, даже чересчур плотно, утрированно… до смешного.

Я ей-богу, откровенно хохотал, наблюдая, как сензитивный человек, пытаясь донести открывшийся ему по праву рождения мотив глубинной материнского уровня тревожности, тщится настращать чепухой.

Забавен пессимизм домоседа с парнокопытным антихристом в голове, которого на улице моментально встречают и Солнце, бьющее в глаз, и алкоголь, догоняющий по мозгам, и гопник, непременно ошивающийся рядом. Комичен агроном, испугавшийся пригородной рощи, сучков и грязи. Смешна беспомощность воришки, прыгающего с крыши в безумной надежде спастись от угрызений совести. Противно нарочитое юродство мальчишки-«обличителя», прикидывающегося «Воином Света» – ни больше, ни меньше.  В общем, неловко и за автора, предложившего довольно-таки циничные сюжеты, называя образную глупость громким эпитетом – «крамола».

Извиняюсь, конечно, но нытьё меня не заводит, и пластилиновые трупы не пугают, даже такие, вылепленные изящно. Бывают в художественной литературе страшные описания, но подача должна быть иная – тоньше, ближе к психологической норме, как, скажем, у Ремарка, Шолохова, или Кафки. Ближе к действительности.

Правду жизни прозаик С. Косов воссоздаёт следующими приёмами: демонстрацией эмоции и философским осмыслением предложенных вниманию читателя обстоятельств. Эмоция, даже несмотря на расклад по процентам, у него всегда однообразна – я хороший, но мир меня отвергает, все меня гонят. Осмысление тоже без вариантов: …потому что я одержимый изначальным злом… и лучше бы мне не жить вовсе. И естесссно, герой тут же стреляется, режет себе глаза, сигает с высоты… Всё, что угодно, кроме единственно логичного способа избавить себя от сумеречного самоедства – спрятаться под одеяло и хорошо выспаться. А поутру вдохнуть рассветную свежесть – йоговскую прану, и действительно сделать что-то хорошее для людей.

А вот нет! Ну их, людей!

Не желает «одержимый» становиться дееспособным, нормальным человеком, у которого есть не только тайное и нежное «интимное пространство», но и жестковатое, верно, вариабельное пространство общения. СКУЧНО ему. Это такой псевдо-Печорин, в облике гота, медитирующий на «немножко ужасное». Он замыкается в себе, лелеет эгоистичные «насаждения» как мама пестует новорожденного, встаёт к рассвету и встречает Солнце… но Солнечная радость не оживляет его душу. Там – червячок живёт. Ма-аленький такой, незаметненький, но, поскольку он живёт в мозгу у самого уха, то и нашёптывает человеку, своему Хозяину: сдохни, а я тебя съем. И легонько так касается хвостиком гипоталамуса – кайф! А если Хозяин засомневается, червячок сразу цап его за другой полюс лимбико-ретикулярной шкалы («и дитё в тебе съем») – Ужас!!!

Проза Сергея Косова, как уже было сказано, – интеллектуальна. В массе ерунды всё же есть два-три приличных рассказа, ценных попыткой исследовать сданные лирическим героем анализы. Довольно много наблюдений и философских обобщений, авторская речь лаконична и тяготеет к афоризмам. Сюжеты композиционно грамотны, если не учитывать отдельные зияющие дыры психологического обоснования мотивации героев.

Поразительно вот что – молодые люди, которым жить да жить, грезят о смерти. Объясняют девиации поведения – он даун, шизик, бешеный. И даже не пытаются искать выхода. Зачем?

 Ах, это так романтично! (быть бледным и дохлым, как привидение) Ах, это новое поколение городских развалин… самовыражается.

P.S.

Проблема психологического пространства личности исследована и описана во множестве вариаций, но изначальная ситуация едина – дееспособность – способность любить, радоваться, общаться больше зависит от жизненного тонуса, а не от содержимого внутреннего мира.

Чувствительные натуры и непризнанные Гении… Высыпайтесь.  Делайте по утрам зарядку!